— Что с ней? — спросил я.
Рыбак смачивал в уксусе тряпицу и протирал девчонке виски и лоб.
— Сам не знаю. С раннего утра ей стало худо, а к вечеру жар поднялся. Я заварил трав и горячку пытаюсь сбить уксусом, но ничего не помогает. Ей становится только хуже. У нас здесь поблизости нет ни знахарок, ни магов. Да если бы и были, мне и заплатить им нечем. Если внучка умрет, что я буду делать? Это единственный родной мне человек, — чуть не со слезами на глазах, проговорил мужик.
— Ты вот что, Тигг, отойди. Позволь мне ее осмотреть, я знахарь, может, чем и помогу.
Вроде бы и начал изживать переизбыток жалости, а поди ж ты, увидев захлебывающуюся кашлем девочку, вспомнил младшую сестренку и разжалобился. Можно, конечно, мимо пройти, не мараться. Но если внучка помрет, то и дедуля с тоски сляжет. Еще было памятно, как мужик, встретившийся у дубового леса, растрепал обо мне Оллу. Знания ведуний постепенно переходили ко мне, и я вполне понимал, что и как надо делать с больной. Мужичок с какой-то тоской и одновременно с надеждой посмотрел на меня, но отошел от хворой.
Подвинув к кровати табурет, я присел и положил руку на лоб девочке. Градусника у меня не было. Глупо вспоминать в этом мире про градусник, да в этом случае он и не нужен. Больная была горячей, словно стена печки, я отметил учащенный пульс, и, что самое странное, она не открывала глаза, даже когда кашляла: то ли без сознания, то ли спит. Непонятно, как можно так кашлять и не приходить в себя? Закончив с поверхностным обследованием, я уже хотел посмотреть в магическом спектре. Но увидел, как Тигг бочком переместился к входной двери, за которой, насколько я помнил, стоял топор.
— Ты хочешь, чтобы твоя внучка выздоровела или нет? Она горит изнутри, и, если температура не спадет, она недолго продержится. Я могу уйти, если ты мне не доверяешь, только скажи. Или ты можешь попытаться напасть на меня, но тогда твоя внучка останется совсем одна, я и не подумаю ее лечить. Так что отойди к окну и не дергайся, а то…
Нож, просвистев, воткнулся в косяк дверного проема, и мужик замер, покосившись на вибрирующий в полуметре от его головы клинок. Потом, словно бы сдувшись, поник и растерянно пробормотал:
— Как может воин, к тому же такой молодой, быть знахарем?
— Не твоего ума дело. Так мне уйти или как? — Я начал выходить из себя.
Ну их всех! Сделаешь добро, а тебе же за него нож в спину воткнут. Я клятву Гиппократа не давал и табличку на грудь не вешал — «Бюро добрых и безвозмездных услуг». Что мог видеть этот немолодой подслеповатый мужичок? Если что-то и запомнил, то до города далеко, да и не поедет он туда, тем более сейчас.
— Ты прав, ей становится все хуже. Вылечи, если сможешь, рабом твоим готов стать, только излечи ее, — совсем скуксился рыбак, когда девчонка, так и не открывая глаз, снова зашлась надрывным кашлем.
Я начал осматривать больную теперь уже в магическом зрении и увидел, что это было… В любом человеке есть магические токи. Те, у кого они достаточно развиты и у кого есть дар, становятся знахарями, магами и чародеями. У девочки не осталось даже малых крох силы, какие есть в обычном человеке. В районе грудной клетки распустил щупальца словно бы осьминог серо-черного цвета. И эта тварь, осушив магические каналы девчушки, сейчас пировала. От осьминога протянулась серо-черного цвета тонкая нить. Заемное знание говорило о том, что это сглаз и порча, направленные на полное осушение жертвы, и я знал, как с этим бороться. Осталось только уточнить кое-что, и можно приступать, силы много, хватит за глаза. Имей я только свою собственную силу, это было бы спорно, а так выполнимо. Прервав истечение энергии, я повернулся к молча наблюдавшему за мной Тиггу и спросил:
— Девочка была посвящена Триединому при рождении или позже? И как ее зовут?
— Нет, не была. Невестка не придавала этому особого значения, а после того, как сын сгинул по вине священника, даже и не поминала вслух Триединого. А два года назад ее лихорадка убила. Данаей внучку зовут.
Ну что ж, и хорошо и в то же время плохо. Хорошо потому, что я смогу ее излечить, а плохо потому, что посвящение богам давало защиту и покровительство. Не стопроцентную, но все же. Закрыв глаза и удерживая руки над больной, я направил силу богини на девочку и, замкнув в сферу паразита, представил, как его сворачивает и вытягивает из жертвы. Медленно, а потом все быстрее эту гадость начало сдавливать, и вот уже она собрана в ставший абсолютно черным клубок. На лбу больной выступил холодный пот, паразит боролся за тело девчушки, которое уже считал своей вотчиной. Да еще тонкая поначалу нить на глазах увеличивалась. А это говорило о том, что тот, кто его наслал, сделал это преднамеренно и осознанно и сейчас пытался помочь своей «зверушке». Стиснув зубы и чувствуя, как от напряжения на лбу набухли вены, я начал приподниматься с табурета. Создавалось ощущение, что я поднимаю неподъемный груз, но как только большая часть паразита показалась над прогнувшейся дугой Данаей, стало легче. Встав во весь рост и вытянув светящиеся без всякого магического зрения руки, я рассматривал черный клубок. Без жертвы он был слаб. Вот так, немного воли и магического дара, побольше злобы, зависти и осознанное и преднамеренное желание убить и позаимствовать при этом жизненную силу жертвы. В результате появляется такая пакость. Наславший получает толику украденного, паразит — остальное, а жертва лишается даже посмертия и возможности переродиться. Все это я знал, а как это знание пришло ко мне, представлял себе слабо. Спасибо ведунье за то, что не захотела, чтобы накопленные знания пропали бездарно. Сдавив руками сущность, я словно бы растапливал ее заемной из истока силой. Паразит становился все меньше и меньше и в конце концов просто исчез. Как только это произошло, нить с неслышным обычному уху звоном лопнула и раздался женский крик, полный страха. Любое действие рано или поздно нарывается на противодействие. В этом случае лучше раньше, чем позже. Ведьма, питающаяся чужими жизнями, получила свое, и по тому, как она сопротивлялась, можно было сказать, что это не первая ее жертва.